К тому же у меня было важное дело. Возможно, мой враг прямо сейчас пытается меня выследить. Мне было попросту некогда.
Путь по крышам занял у меня почти час. Вспышки молний, то и дело озарявшие крыши, скорее мешали, чем помогали: после каждой вспышки я надолго терял способность видеть в темноте. И тем не менее в конце концов я кое-как дохромал до крыши главного здания, где обычно встречался с Аури.
Я с трудом спустился по яблоне в закрытый дворик и уже собирался окликнуть ее через тяжелую металлическую решетку, ведущую в Подовсе, но тут заметил, что в тени ближайших кустов кто-то шевельнулся.
Я вгляделся в темноту, не различая ничего, кроме смутного силуэта.
— Аури? — осторожно спросил я.
— Я не люблю рассказывать, — тихо ответила она. В голосе у нее звучали слезы. Из всех ужасов, что я пережил за последние пару дней, это, бесспорно, было хуже всего.
— Аури, прости меня, пожалуйста! — сказал я. — Я больше не буду расспрашивать! Честное слово.
Из кустов раздался всхлип. Сердце у меня застыло, и от него откололся кусочек.
— А что ты делала поверх всего нынче ночью? — спросил я. Я знал, что об этом спрашивать можно. Я уже много раз спрашивал.
— На молнии смотрела, — ответила она и шмыгнула носом. — Я видела молнию, похожую на дерево!
— И что было в молнии? — мягко спросил я.
— Термическая ионизация, — ответила Аури. И, помолчав, добавила: — А еще — речной лед. И взмах кошачьего хвоста.
— Жалко, что я ее не видел, — сказал я.
— А ты что делал поверх всего? — она помолчала, и я услышал негромкий, икающий смешок: — Такой сумасшедший и почти голый?
Мое сердце мало-помалу начало оттаивать.
— Я ищу, куда спрятать свою кровь, — сказал я.
— Обычно люди носят ее внутри, — сказала она. — Так проще.
— Я и хочу, чтобы ее большая часть осталась внутри, — объяснил я. — Но я боюсь, что меня ищут.
— А-а! — сказала Аури, как будто сразу все поняла. Я увидел, как ее фигурка, чуть более темная, шевельнулась и встала на фоне тени. — Тогда пошли со мной, в Перезвоны.
— По-моему, Перезвонов я еще не видел, — сказал я. — Ты меня туда уже водила?
Она шевельнулась — возможно, покачала головой.
— Это мои личные покои.
Я услышал металлический лязг, шорох, и за открытой решеткой вспыхнул голубовато-зеленый огонек. Я спустился вниз и очутился в подземном ходе рядом с ней.
При свете сделалось видно, что лицо у нее в разводах — вероятно, оттого, что она размазывала слезы руками. Я впервые видел Аури грязной. Глаза у нее сделались темнее обычного, и нос покраснел.
Аури шмыгнула носом и потерла чумазое личико.
— В каком ты ужасном виде, — очень серьезно сказала она.
Я посмотрел на свои окровавленные руки и грудь.
— Ну да, — согласился я.
Тут она улыбнулась нежной, но смелой улыбкой.
— На этот раз я не так уж далеко убежала! — сказала она, гордо выпятив подбородок.
— Я так рад! — сказал я. — Ты извини, пожалуйста.
— Нет! — она коротко и твердо тряхнула головой. — Ты мой кирид, это выше любых упреков.
Она коснулась пальцем центра моей окровавленной груди.
— Иваре эним эуге.
Аури повела меня через лабиринт подземных ходов, который представляло собой Подовсе. Мы спускались все ниже — через Скачки, мимо Сверченья. Потом миновали несколько извилистых коридоров и снова начали спускаться, по каменной винтовой лестнице, которой я никогда прежде не видел.
Вскоре я почувствовал запах сырого камня и услышал низкий гул текущей воды. Время от времени до меня доносилось то бряканье стекла о камень, то более мелодичный звон стекла о стекло.
Ступенек через пятьдесят широкая винтовая лестница исчезла в широком бурлящем водоеме. «Интересно, — подумал я, — глубоко ли под воду уходят эти ступеньки?»
Тут не пахло ни гнилью, ни затхлостью. Вода была свежая, чистая, и я видел мелкие волны, расходящиеся от лестницы в темноту, туда, куда не достигал свет наших светильников. Я снова услышал стеклянный звон и увидел две бутылки, которые крутились и подпрыгивали в водовороте, отплывая то в одну сторону, то в другую. Потом одна ушла под воду и больше не всплыла.
На латунной подставке для факела, вделанной в стену, висел джутовый мешок. Аури сунула в него руку и достала тяжелую бутылку, заткнутую пробкой, — в такой бутылке, должно быть, когда-то хранилось бредонское пиво.
Она протянула бутылку мне.
— Они исчезают на час. Или на минуту. Иногда на несколько дней. Иногда они вообще не всплывают.
Она достала из мешка еще одну бутылку.
— Лучше запускать не меньше четырех сразу. Тогда, с точки зрения статистической вероятности, как минимум две все время будут оставаться на поверхности.
Я кивнул, вытянул нитку из растрепанного мешка и вымочил ее в крови, которая покрывала мою руку. Откупорил бутылку и бросил нитку внутрь.
— И волосы тоже, — сказала Аури.
Я вырвал у себя несколько волосков и просунул их в горлышко бутылки. Потом загнал поглубже пробку и пустил бутылку в плавание. Она глубоко погрузилась в воду и поплыла, беспорядочно кружа.
Аури протянула мне вторую бутылку, и мы повторили все сначала. Когда в водовороте заколыхалась четвертая бутылка, Аури кивнула и деловито отряхнула ладошки друг об друга.
— Ну во-от, — протянула она с несказанным удовлетворением. — Все хорошо. Теперь нам ничто не угрожает.
Несколько часов спустя отмытый, перевязанный и куда менее голый, чем прежде, я явился в комнату Вилема в гнездах. В ту ночь, и в течение многих следующих ночей, Вил с Симом по очереди дежурили надо мной, пока я спал, храня меня своим аларом. Это были друзья, лучшие из друзей, такие, о каких мечтает любой, но каких не достоин никто, уж тем более я.