Баст снова протянул ему венок из остролиста и застенчиво улыбнулся.
— Так что это тебе. Я вложил в него все ведовство, какое знаю. Поэтому он надолго останется зеленым и не завянет куда дольше, чем ты мог бы представить. Я собрал остролист должным образом и сплел венок своими руками. Нарочно срывал, нарочно собирал, нарочно заплетал.
Он держал венок на вытянутой руке, точно смущенный подросток с букетом.
— Держи! Это дар от чистого сердца. Я вручаю его без умысла, без обязательств, без задних мыслей.
Хронист опасливо протянул руку и принял венок. Он посмотрел на него, повертел в руках. Красные ягоды гнездились в темной листве, точно самоцветы, а ветки были сплетены таким хитроумным способом, чтобы все шипы торчали наружу, а не внутрь. Хронист опасливо надел венок на голову, и тот сел как по мерке.
Баст ухмыльнулся.
— Многая лета владыке Безумия! — вскричал он, вскинув руки. И радостно рассмеялся.
Хронист тоже невольно улыбнулся и снял венок.
— Так что, — негромко спросил он, опуская руки на колени, — значит, между нами все улажено?
Баст озадаченно склонил голову набок.
— Прошу прощения?
Хронист, похоже, смутился.
— Ну, то, о чем ты говорил тогда… сегодня ночью…
Баст, похоже, удивился.
— О нет! — серьезно ответил он и покачал головой. — Нет-нет! Ни в коем случае! Ты мой, мой до мозга костей. Ты — орудие моего желания.
Баст оглянулся на дверь кухни, и лицо его исказила горькая гримаса.
— А чего я желаю — это ты знаешь. Заставь его вспомнить, что он не просто трактирщик, пекущий пирожки!
Последнее слово он словно выплюнул с отвращением.
Хронист нервно заерзал на стуле, глядя в сторону.
— Я до сих пор не понимаю, что я могу сделать…
— Ты сделаешь все, что сможешь. Ты вытащишь его из скорлупы, в которую он забился. Ты заставишь его пробудиться! — сказал Баст яростным шепотом.
Он положил руку на плечо Хрониста, голубые глаза прищурились — совсем чуть-чуть.
— Ты заставишь его вспомнить все! Понял?
Хронист поколебался, потом взглянул на остролистный венок, лежащий у него на коленях, и чуть заметно кивнул.
— Я сделаю все, что смогу.
— А большего и никто из нас сделать не может, — сказал Баст, дружески хлопнув его по спине. — Кстати, как плечо?
Писец подвигал плечом. Движение выглядело странным и неуместным, потому что все его тело при этом осталось застывшим и неподвижным.
— Онемело. Холодное. Но не болит.
— Ну, этого и следовало ожидать. Я бы на твоем месте особо не тревожился.
Баст ободряюще улыбнулся ему.
— Ваша жизнь чересчур коротка, чтобы волноваться по пустякам!
Они сели завтракать. Картошкой, тостами, помидорами и яичницей. Хронист наелся от души. Баст лопал за троих. Коут суетился по хозяйству, бегал за дровами, топил печку для пирогов, разливал по кувшинам остывающий сидр.
Он как раз нес к стойке пару кувшинов, когда на деревянном крыльце послышался топот сапог — громче любого стука в дверь. И в следующую секунду в дверь вломился ученик кузнеца. Ему едва сравнялось шестнадцать, однако он уже был одним из самых высоких мужчин в городке, широкоплечий, с мощными руками.
— Привет, Аарон, — спокойно сказал трактирщик. — Прикрой дверь, а? А то на улице пыльно.
Пока ученик кузнеца закрывал дверь, трактирщик с Бастом в четыре руки дружно и сноровисто запихали большую часть остролиста за стойку. К тому времени, как ученик кузнеца снова обернулся в их сторону, Баст вертел в руках маленький недоплетенный веночек, пустяковую игрушку, какую плетут затем, чтобы руки не скучали без дела.
Аарон, похоже, не заметил, чтобы что-то изменилось. Он торопливым шагом подошел к стойке.
— Господин Коут, — возбужденно начал он, — не могли бы вы собрать мне еды на дорогу?
Он помахал пустым холщовым мешком.
— Картер говорит, вы должны знать, что к чему.
Трактирщик кивнул.
— У меня есть хлеб, сыр, колбаса и яблоки.
Он махнул Басту, тот взял мешок и убежал на кухню.
— А что, Картер куда-то собрался?
— И я тоже, — ответил мальчик. — Оррисоны едут в Трейю, овец продавать. И наняли нас с Картером их провожать, а то на дорогах неспокойно.
— В Трейю… — задумчиво повторил трактирщик. — До завтра не вернетесь, значит.
Ученик бережно положил на отполированную стойку красного дерева узкий серебряный бит.
— Картер еще надеется найти лошадь взамен Нелли. А если не сумеет добыть лошадь, то, наверно, примет королевскую монету.
Коут вскинул брови.
— Картер собирается завербоваться в армию?
Мальчик улыбнулся. Улыбка вышла одновременно насмешливой и угрюмой.
— А он говорит, коли он себе лошадь добыть не сумеет, тут ему все равно делать нечего. Говорит, в армии о тебе пекутся, кормят-поят, дают возможность повидать мир, и все такое.
Глаза у юноши возбужденно блестели, а лицо выражало нечто среднее между мальчишеским энтузиазмом и суровой мужской озабоченностью.
— А нынче тем, кто завербовался, платят не серебром, а золотом! Как подпишешь бумаги, тебе сразу выдают роял! Полновесный золотой роял, представляете?
Трактирщик помрачнел.
— Я смотрю, Картер не единственный, кто подумывает взять монету?
Он посмотрел юноше в глаза.
— Ну а что, роял-то — большие деньги! — лукаво усмехнулся ученик кузнеца. — А нам туго приходится, с тех пор как папаня мой помер и мамка перебралась из Рэнниша сюда.
— Ну, а мать твоя что говорит насчет того, что ты надумал завербоваться?