Страхи мудреца. Книга 1 - Страница 114

114

— Ты ее оставил у Станчиона в «Эолиане», — сказал Вилем. — Он боялся, что ты споткнешься об нее и сломаешь себе шею.

Симмон остановился посреди дороги. Я налетел на него, потерял равновесие и плюхнулся на землю. Он как будто и не заметил.

— Знаете, — сказал он очень серьезно, — похоже, сейчас мне это не по плечу.

Впереди возвышался Каменный мост: шириной в семьдесят метров, с высокой аркой, вздымающейся над рекой на высоту пятиэтажного дома. Он был частью Большого Каменного тракта, прямой как гвоздь, ровный как стол, древнее, чем сам Господь. Я знал, что он весит как гора. Я знал, что он с обеих сторон огражден парапетом метровой высоты.

И, несмотря на все это, мне сделалось ужасно не по себе при мысли о том, чтобы через него перейти. Я, пошатываясь, поднялся на ноги.

Пока мы трое изучали мост, Вилема медленно повело в сторону. Я протянул руку, чтобы его подхватить, и в то же время за меня ухватился Симмон — то ли затем, чтобы мне помочь, то ли затем, чтобы самому удержаться на ногах.

— Нет, — повторил Симмон, — сейчас мне это точно не по плечу.

— Тут есть место, где можно посидеть, — сказал Вилем. — Келла трелле турен навор ка!

Мы с Симмоном сдержанно фыркнули, и Вилем повел нас через рощу к небольшой полянке метрах в пятнадцати от подножия моста. К моему изумлению, в центре полянки возвышался, указывая в небо, высокий серовик.

Вил вышел на полянку спокойно и уверенно, словно она давно была ему знакома. Я шел медленнее, с любопытством озираясь по сторонам. Для бродячих актеров серовики имеют особое значение, и встреча с ним вызвала во мне смешанные чувства.

Симмон плюхнулся навзничь в густую траву, Вилем прислонился к стволу кривой березы. Я подошел к серовику и коснулся его кончиками пальцем. Камень был теплым и родным.

— Не толкай ты эту штуку! — нервно сказал Симмон. — Упадет еще!

Я расхохотался.

— Сим, этот камень тут уже тыщу лет стоит! Не думаю, что если я на него дыхну, это ему повредит.

— В общем, отойди от него подальше! Это нехорошая штука.

— Это же серовик, — сказал я, дружески похлопав камень. — Они отмечают древние дороги. Если уж на то пошло, рядом с ним безопаснее всего. Серовики отмечают безопасные места. Это все знают.

Симмон упрямо потряс головой.

— Это языческие святыни!

— Спорим на йоту, что я прав! — поддел я.

— Ха! — Симмон, не вставая, поднял руку. Я подошел и хлопнул его ладонью по ладони, таким образом официально побившись об заклад.

— Завтра же пойдем в архивы и проверим, — сказал Сим.

Я сел на землю рядом с серовиком и только-только начал было расслабляться, как вдруг меня охватила паника.

— Тело Господне! — воскликнул я. — Моя лютня!

Я попытался было вскочить на ноги, но вместо этого едва не вышиб себе мозги о серовик.

Симмон попытался сесть, чтобы успокоить меня, но это движение оказалось для него слишком резким, он неуклюже завалился набок и зашелся хохотом.

— Не смешно! — вскричал я.

— Она в «Эолиане», — сказал Вилем. — Ты уже четырежды спрашивал про нее с тех пор, как мы оттуда ушли.

— Ничего подобного! — уверенно ответил я, хотя на самом деле чувствовал себя далеко не столь уверенно. Я потер затылок в том месте, которым ударился о камень.

— Да ладно, тут стыдиться нечего, — великодушно махнул рукой Вилем. — Человеку свойственно не переставая думать о том, что дорого его сердцу.

— Я слышал, как Килвин пару месяцев назад нагрузился в «Кранах» и не умолкая болтал о своей новой холодной сернистой лампе, — заметил Симмон.

Вил фыркнул.

— А Лоррен распространяется о правильном обращении с книгами. «За корешок берите, за корешок!» — проворчал он, делая хватательные движения обеими руками. — Если я это еще раз услышу, я его самого за корешок возьму, ей-богу!

Тут меня посетило воспоминание.

— Тейлу милосердный! — внезапно ужаснулся я. — Я что, в самом деле пел сегодня в «Эолиане» «Лудильщика да дубильщика»?

— Ага, — сказал Симмон. — А я и не знал, что в этой песне так много куплетов.

Я наморщил лоб, судорожно пытаясь вспомнить, как все было.

— И про попа и овцу тоже пел?

Не самый подходящий куплет для приличной компании.

— Ниа, — ответил Вилем.

— Слава тебе, Господи!

— Там было про козу, — уточнил Вилем с самым серьезным видом, а потом разразился хохотом.

— «В тейлинской сутане!» — пропел Симмон и тоже расхохотался.

— О нет… — простонал я, закрыв лицо руками. — Когда мой отец это пел на публике, мать отправляла его ночевать под фургоном! Станчион отлупит меня дубинкой и отберет у меня дудочки в следующий раз, как увидит!

— Всем понравилось! — утешил меня Симмон.

— Станчион тоже подпевал, — добавил Вилем. — Надо сказать, что к тому времени у него самого нос был довольно красный.

На некоторое время воцарилась уютная тишина.

— Квоут! — окликнул меня Симмон.

— Чего?

— А ты что, правда эдема руэ?

Вопрос застал меня врасплох. В другое время я бы разозлился, но прямо сейчас я не знал, что об этом думаю.

— А это важно?

— Да нет. Мне просто стало интересно.

— А-а.

Я еще некоторое время посидел, глядя на звезды.

— А что тебе стало интересно?

— Да так, ничего, — сказал он. — Амброз пару раз обзывал тебя «этот руэ», но он тебя и другими оскорбительными словами обзывал…

— Это не оскорбление, — возразил я.

— Я хотел сказать, он говорил о тебе много такого, что не соответствует действительности, — поспешно поправился Симмон. — О своей семье ты ничего не рассказывал, но иногда ты говоришь вещи, которые заставляют задуматься.

114